Об одной истории

К 100-летию Андрея Дмитриевича Сахарова (21.05.1921 — 14.12.1989) "Мемориал" подготовил и показывает у себя на Каретном ряду интересную документальную выставку, названную "Сахаров и Мемориал", которую я не так давно, побывав на очередных "Якунинских чтениях", проводимых Еленой Волковой, в перерыве бегло осмотрел.

Возможно, я его пропустил, но на этой выставке я не увидел проект основной резолюции, касающейся общества "Мемориал", принятый Учредительной конференцией "Мемориала" в ДК МАИ 29 января 1989 года, который был написан мной, подписан и предложен делегатам Конференции членами Оргкомитета учредительной конференции: А. Адамовичем, Ю. Афанасьевым, Ю. Карякиным, А. Сахаровым, Ю. Самодуровым, Л. Пономаревым.

Подписи вышеназванных лиц под этим документом собрал я, и потому ручаюсь за его аутентичность, а его оригинал, возможно, сохранился в "Мемориале", в материалах Учредительной конференции.

Резолюция эта — поскольку она была принята Учредительной конференцией "Мемориала" — интересна и важна не только сама по себе, но и той принципиальной, концептуальной и полной драматизма историей создания "Мемориала", которая за этим документом стоит.

Вот ее текст:

РЕЗОЛЮЦИЯ

Учредительной конференции Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества "Мемориал"

Учитывая важную роль народного движения за увековечение памяти жертв репрессий сталинизма в проведении перестройки, учитывая задачи демократизации государственного управления и осуществляя дух и букву решений XIX Партконференции и уставные цели Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества "Мемориал", учредительная конференция общества "Мемориал" считает целесообразным и просит Президиум Верховного Совета СССР и ЦК КПСС поручить создание в Москве мемориала, включающего памятник, архив, музей и библиотеку с материалами о жертвах репрессий, совместно Министерству культуры СССР, Моссовету и Общественному совету фонда "Мемориал", в состав которого входят А. Адамович, Ю. Афанасьев, Г. Бакланов, В. Быков, Д. Гранин, Е. Евтушенко, Б. Ельцин, Ю. Карякин, В. Коротич, Д. Лихачев, Р.Медведев, Б. Окуджава, Л. Разгон, А. Рыбаков, А. Сахаров, М. Ульянов и который распоряжается пожертвованиями граждан и организаций, поступающими на счет №700454 фонда "Мемориал".

Проект резолюции подготовлен членами Оргкомитета учредительной конференции: А. Адамовичем, Ю. Афанасьевым, Ю. Карякиным, А. Сахаровым, Ю. Самодуровым, Л. Пономаревым.

Принципиальный момент этой резолюции — моя идея фикс добиться изменения государства и советского общества посредством признания и государством, и обществом ответственности за преступления сталинского времени и вытекающая из этого необходимость добровольного сотрудничества государства с "Мемориалом" (и наоборот) в деле увековечения памяти жертв репрессий.

А именно мы, т.е. общество, народ, члены "Мемориала", должны добиться официального поручения от Верховного совета обществу "Мемориал" создать и обеспечивать деятельность мемориального комплекса (национального значения архив, музей и библиотека), посвященного жертвам политических репрессий (в то время я думал только о сталинском времени), причем не на государственные, а на народные средства.

Второй момент — это неизбежная необходимость для "Мемориала" иметь при этом дело с Минкультуры СССР, поскольку Политбюро перед этим, чтобы обойти "Мемориал", уже поручило Минкультуры создание памятника жертвам репрессий, создания которого мы тоже добивались.

Позволю себе эту историю рассказать так, как я об этом пишу для одного интервью.

На этапе до января 1989 года, т.е. до Учредительной конференции, о котором я рассказываю, московский "Мемориал", которым я, собственно, только и занимался, представлял собой конструкцию из трех частей, которую я, так сказать, "спроектировал" и попытался и смог организовать, поскольку наша инициативная группа этот путь в целом поддерживала.

Эти три части следующие. Первая — Общественный совет — Адамович, Афанасьев, Сахаров, Карякин, Евтушенко, Бакланов, Ульянов, Окуджава, Шатров и еще несколько известных в стране людей, избранных в Совет рейтинговым опросом граждан через журнал "Огонек" и на улице (организацией последнего, кажется, занимался Олег Орлов).

Никто, или почти никто, из членов Общественного совета, включая Сахарова, не стремился к кардинальной антисоветской и антигорбачевской революции в стране (вспомните хотя бы последний написанный Сахаровым почти перед смертью документ — проект Конституции "Союза Советских Республик Европы и Азии").

Вторая часть — Организаторы-учредители — творческие союзы — Союз Художников СССР, Союз Архитекторов, Союз Дизайнеров, Союз кинематографистов, а также перестроечные "Огонек" и "Литературная газета", которых наша инициативная группа по моему предложению позвала в учредители, чтобы вместе с ними создавать (проектировать, строить, популяризировать и продвигать в обществе эту идею) общенационального значения музей, архив и библиотеку, посвященные жертвам политических репрессий сталинского времени. Кроме того, тогда по закону нельзя было создать общественную организацию самим, у нее должны быть учредители из числа существующих официально организаций...

И перестроечные творческие союзы, и перестроечная "Литературная газета", и перестроечный журнал "Огонек", и их руководители, хотя и были ограничены в своих установках и политических возможностях, были согласны и хотели участвовать в создании мемориального комплекса, посвященного жертвам репрессий, но не в организации демократических митингов, изменении Уголовного кодекса, освобождении политзаключенных и т.д.

Третья часть — наша инициативная группа, носившая первоначально более длинное название "За увековечение памяти жертв репрессий" /"Мемориал"/. Среди членов инициативной группы были фракции "революционеров", "правозащитников" и чистых "мемориальцев", к последним относился я. В нашей инициативной группе я боролся с теми, кто хотел делать революцию и заниматься правозащитой. Примерно год я побеждал на голосованиях "фракцию революционеров" и с переменным успехом боролся с фракцией "правозащитников". Я превратился в механизм, счетную машину, рассчитывающую шансы, как предусмотреть и победить оппонентов из числа революционеров (например, Пашу Кудюкина) и правозащитников (например, Диму Леонова). Каждое очередное заседание инициативной группы — это непрерывные расчеты: кто придет, кто нет, как и кто будет голосовать?

Задачей моей стало, опираясь на членов Общественного совета и на представителей организаций-учредителей и нескольких сочувствующих этому членов инициативной группы, принять на Учредительной конференции программу, которая у меня в голове сидела, грубо говоря, в виде резолюции, которая и была подготовлена, представлена и принята на Учредительной конференции 29 января.

Она была принята, но меня на этой Конференции уже не было. Накануне я вышел из "Мемориала" по некоторым весьма существенным личным причинам. И эта главная резолюция, о "Мемориале", притом единственная, которая была ему посвящена и которую Вы сейчас можете прочесть, хотя и была принята Учредительной конференцией, но тоже не была реализована и осуществлена, поскольку структура "Мемориала", которую я выстраивал, после Учредительной конференции фактически уже не действовала и не могла действовать в связи с принятыми делегатами Учредительной конференции другими 18 (если не путаю цифру) резолюциями Учредительной конференции о задачах общества "Мемориала".

Ну не могли организации-учредители "Мемориала" — осторожные Союзы Архитекторов, Художников, Дизайнеров, "Литературная Газета", да и перестроечные "Огонек" и Союз Кинематографистов — добиваться освобождения политзаключенных, изменения ряда статей Уголовного кодекса и т.д. и т.п., как этого требовали принятые Учредительной конференцией "Мемориала" другие резолюции. И далеко не все, а лишь немногие члены Общественного совета "Мемориала" хотели что-то предпринимать для осуществления этих вполне правильных и народных резолюций. Дело в том, что для их осуществления нужны были политические партии, а не общество "Мемориал" в той его конструкции, в которой оно тогда существовало и мной задумывалось. Задумывалось же, конструировалось и строилось оно мной вместе с разделяющими эту задачу людьми, в т.ч. некоторыми членами инициативной группы, лишь для увековечения памяти о жертвах репрессий сталинской эпохи и создания притом не государством, а обществом в лице "Мемориала" национального значения архива, музея и библиотеки, посвященных этим жертвам.

Надо сказать, что единоличного руководства в "Мемориале", конечно, не было. Но было неформальное "политбюро" — я, Пономарев и Рогинский. Я был двигателем в идеологии и общей организации, условно говоря "Сусловым", придумал и предложил первоначальную программу и много разных, в т.ч. политических, шагов. Лев Пономарев был энтузиастом и мотором массовых мероприятий — это он придумал, что у "Мемориала" должны быть отделения по всей стране, мне они для создания в Москве национального значения архива, музея и библиотеки были не нужны, и я сначала какое-то время боролся со Львом против идеи массового создания отделений. Арсений Рогинский отвечал за развитие архивных исследований и, кажется, так себя и позиционировал. Немного особняком от нас стоял Николай Старков, он по собственной инициативе начал и вел работу с уже пожилыми в наше время политзаключенными сталинской эпохи, которым нужна была и практическая помощь. Кажется, не помню точно, в этой работе участвовал вместе со Старковым и Алексей Токарев. У них было отдельное помещение для работы со старыми политзаключенными на улице Черняховского, около метро "Аэропорт", в одном из писательских домов. Я был там всего раза два, и, как ни странно, мне работой с пожилыми сталинскими политзеками не очень хотелось и интересно было заниматься.

Сначала протоколы, скорее записи, первых 11 заседаний нашей инициативной группы — с 6 августа 1987 года по 14 февраля 1988 года — вел я, они у меня сохранились (поэтому указываю даты) и выглядят весьма неаккуратно. Потом протоколы заседаний инициативной группы стала постоянно вести Елена Жемкова, надеюсь, они у нее тоже сохранились и, думаю, они выглядят гораздо более аккуратно.

В моей самой первой записной книжке с именами членов инициативной группы — тех, кто реально работал, а не тех, кто записался в группу на конференцию "Общественные инициативы перестройке", — их имена почти не совпадают — есть имена и телефоны Дмитрия Юрасова (с ним была отдельная неприятная история, и даже не одна, и он от группы отошел, точнее мы его отошли), Юрия Скубко, Виталия Кузина, Льва Пономарева, Геннадия Демина, Михаила Коваленко, Алексея Зверева, Владимира Лысенко, Александра Вайсберга, Владислава Мадьяра (он по собственному желанию из группы по каким-то причинам вскоре ушел), Анны Золотаревой (она, мне кажется, тоже недолго участвовала в работе группы), Павла Шелкова (студента МГРИ, он тоже не очень долго участвовал в работе группы), Елены Жемковой.

Моя конструкция "Мемориала" на следующей день после успешной Учредительной конференции, единогласно или почти единогласно (как мне говорили) принявшей резолюцию, о которой сказано выше, неожиданно для всех, а на самом деле неизбежным и закономерным образом закончила свое существование.

Хотя никто из организаций-учредителей и членов общественного Совета из "Мемориала" сразу после Учредительной конференции официально не вышел из него, но действовать и что-то делать для него почти все организации-учредители и почти все члены "Общественного совета", по моим впечатлениям, молча прекратили.

Начался другой, новый этап существования и преобразования структуры "Мемориала". Им руководил и ее строил и осуществлял уже Арсений Рогинский. Поэтому сейчас портрет Арсения Рогинского висит в конференц-зале "Мемориала", а мое имя в истории создания "Мемориала", кажется, даже не упоминается или упоминается "сквозь зубы" и через запятую, и его, возможно, даже нет на сайте "Мемориала" (хотя, возможно, несколько слов обо мне там содержится).

Был один кризисный момент до Учредительной конференции, когда я предложил своим соратникам по инициативной группе — революционерам, правозащитникам и чистым мемориальцам — разделиться, разойтись по новым организациям и больше не использовать для своих целей имя "Мемориал", поскольку именно имя "Мемориал" стало главным капиталом группы и за право представлять в стране и проводить в жизнь определенную политику "Мемориала" (ролей и мест, дающих такое право, в любой организации всего два-три), в нашей инициативной группе много месяцев (я имею в виду до моего ухода, а потом я не знаю, что было) шла ожесточенная борьба между революционерами и правозащитниками и чистыми мемориальцами.

Я тогда предложил своим коллегам: "Ребята, мы вместе сделали очень много хорошего, имя "Мемориал" — наше общее достояние, но одни из нас, и я в том числе, хотят добиться создания архива, музея, библиотеки, посвященных жертвам политических репрессий, другие — заниматься правозащитой, а третьи — политикой. Давайте разойдемся, и никто из нас не будет больше пользоваться маркой "Мемориала", и все, кому это важно, будут продолжать делать то, что они хотят, но под другими названиями и создав другие организации". Мое предложение не приняли. Отчасти потому, что еще не было легальных возможностей для создания политических партий и легальных правозащитных организаций, а отчасти потому, что для нескольких участников первого или близкого к первому состава инициативной группы "За увековечение памяти жертв репрессий" правозащитная и диссидентская струя и судьба политзаключенных брежневского, андроповского и раннегорбачевского времени была столь же неразделимой с судьбой жертв сталинских репрессий и столь же важна.

Если не говорить о Демсоюзе, то, кажется, только Виталий Золотарев, не участвуя активно в "Мемориале", самостоятельно создавал в то время кадетскую партию. Когда ситуация и время "помягчели" и позволили, то входившие в нашу первую инициативную группу "За увековечение памяти жертв политических репрессий" /"Мемориал"/ коммунист Владимир Лысенко создал Республиканскую партию, одно время был членом Госдумы РФ и зампредом Комитета Госдумы по делам Федерации и национальной политики; Павел Кудюкин создал Социал-демократическую партию и одно время был даже замминистра труда, а Лев Пономарев, тоже из нашей группы, стал одним из главных лидеров в Демроссии, был депутатом Госдумы и членом Верховного Совета РФ.

Думаю, многие, кто вошли в группы и отделения общества "Мемориал" в стране в 1987–1988 годах, впоследствии отошли от деятельности в "Мемориале" и стали заниматься политикой на других платформах. В частности, Вячик Игрунов был членом инициативной группы "Мемориал" в 1987–1988 годах, а впоследствии стал депутатом Госдумы от "Яблока" и одно время был зампредседателя Комитета Госдумы по делам СНГ и связям с соотечественниками.

В связи с этим хочу, как говорится, с благодарностью назвать своих "вечных" оппонентов, поддерживавших при мне эту "диссидентскую" струю в "Мемориале". Не всех, а тех, кого помню, — Дмитрия Леонова, Олега Орлова и Павла Кудюкина, с которыми я боролся, поскольку моя боль и то, что мной двигало, заключалась в другом, а политзаключенных брежневской-горбачевской эпохи я не знал и не очень ими интересовался. Необходимости активно заниматься в "Мемориале" современными политзаключенными, а в связи с этим вопросами изменения Уголовного кодекса и т.д. и т.п., я, честно говоря, не чувствовал и потому никогда не называл себя правозащитником — так меня называют другие, а я себя называю и ощущаю музейщиком, гражданским активистом, немного политиком, публицистом и лишь в одном случае, раз в жизни почувствовал себя правозащитником.

Вышеприведенный и подписанный Сахаровым проект основной резолюции Учредительной конференции Всесоюзного историко-просветительского общества "Мемориала" был, конечно, очень компромиссным. И я думаю, что Сахаров подписал его не случайно, он был готов идти на компромиссы, если считал их правильными, двигающими дело вперед и допустимыми.

В подтверждение этого расскажу еще одну историю. Я разговаривал и встречался с Сахаровым всего пять или шесть раз. На одну, пожалуй, самую важную встречу я пришел к Сахарову домой с просьбой от руководства Союза Художников, Союза Дизайнеров (и, видимо, Союза Архитекторов) — трех из шести организаций-учредителей общества "Мемориал", которых позвали на встречу в ЦК, — подписать у Сахарова письмо, в котором бы излагались цели и задачи "Мемориала". С этим письмом, в свою очередь подписав его сами, они должны были идти в ЦК, куда их вызвали.

Письмо для ЦК, которое попросили три учредителя, нужно было подписать у Сахарова и нескольких других членов Общественного совета. Не помню, кто еще в его написании участвовал, но помню, что, торгуясь почти за каждое предложение и за каждое слово, я согласовал его с председателем Союза дизайнеров Юрием Соловьевым, который твердо настаивал на чрезмерно осторожных и чересчур компромиссных формулировках. (Интересно, что на известной фотографии сидящего Сахарова на Первом Съезде народных депутатов СССР, когда все вокруг него стоя чего-то приветствуют, Юрий Соловьев стоит в ряду позади, наискось от Сахарова).

Придя к Сахарову с этим письмом, я сказал ему почти дословно следующее, смешно и глупо, но это правда: "Андрей Дмитриевич, если хотите сохранить свою душу, не надо подписывать это письмо, слишком велик компромисс, но по-другому двигаться невозможно, поскольку ситуация такая-то, положение такое-то". И затем в течение десяти-пятнадцати минут объяснял наше положение дел. Он слушал молча и очень внимательно. Затем Сахаров позвал: "Люся!" В комнату вошла женщина, я понял, что это жена Сахарова, но для меня это было в общем безразлично, потому что в то время практически ничего о ней не знал, т.к. действительно был очень далек от диссидентской среды. Сахаров попросил меня повторить мое объяснение Елене Георгиевне. Она не села, а слушала стоя (разговор был на кухне). Гораздо более сжато и кратко я описал ситуацию с учредителями и инициативной группой. Она молча выслушала, немного подумала и сказала: "По-моему, он прав" — и вышла. Сахаров подумал еще и письмо подписал.

Но Соловьев еще дважды требовал от меня смягчить текст, еще дважды я это делал и еще дважды просил Сахарова подписать все более компромиссные и мягкие варианты. Он делал это уже без обсуждения, последний раз просто в коридоре.

Прямо от него я привез это письмо в подъезд ЦК, где меня ждали Таир Салахов (секретарь Союза Художников СССР, Юрий Соловьев и, может быть, секретарь союза Архитекторов Платонов — точно ли он присутствовал, сейчас уже не помню). Салахов хотел взять у меня это письмо, но я ему сказал: "Сначала подпишите у меня в руках, потом отдам". "Ты что, не веришь мне?" — "Не верю". Он зло выхватил авторучку и подписал, и они пошли наверх. Оригинал первого или второго варианта этого письма, подписанный Сахаровым, до сих пор хранился у меня, в прошлом году я передал его в Архив Сахарова в Москве. Скорее всего, на выставке "Сахаров и Мемориал" его тоже нет.

Ну вот, собственно, и все.

Юрий Самодуров